Я согласилась на эту вечеринку только из-за бокала вина. Нет, вру. Из-за его взгляда. Артём, мой босс, провёл пальцем по ободку своего стакана, когда объявил: «Игры будут… особенными». Его голос скользнул по моей коже, как шёлковый шарф, который вот-ворт затянут в узел.
Мне двадцать шесть. Всю жизнь играла роль «хорошей девочки»: университет, стабильный парень, платья до колен. Но после папиного инфаркта, когда мама шептала «ты наша единственная надежда», что-то щёлкнуло. Купила красное бельё. Сожгла дневники. Сказала Артёму «да».
Он встретил меня у лифта в пентхаусе. Чёрный смокинг, запах сандала и опасности.
— Лиана, ты сияешь, — его рука легла на поясницу, проводя мимо гостей. — Как жемчужина в раковине.
Гостиная была полна мужчин. Ни одной женщины. Двое в масках настройщиков рояля, один с хлыстом у камина. Воздух пах апельсиновым маслом и чем-то животным.
Артём начал с «экскурсии». Провёл в комнату с зеркальным потолком, где на стене висели кожаные ремни.
— Это для искусства, — он щёлкнул замком наручников. — Стресс-тест.
Он завязал мне глаза шёлковым шарфом. Кто-то снял мои туфли. Чьи-то губы коснулись щиколотки.
— Угадай, сколько нас? — прошептал Артём.
Пальцы скользнули под платье. Один. Два. Три. Воздух наполнился дыханием, смешанным с коньяком.
— Три… — выдохнула я.
— Ошибаешься. — Он снял повязку. В комнате было семеро.
Артём щёлкнул пальцами, и комната погрузилась в полумрак. Где-то зашипел проектор — на стене заплясали тени, словно вырезанные из чёрного бархата. Меня посадили в кресло с позолоченными подлокотниками, но руки тут же приковали наручниками. Холод металла смешивался с жаром кожи.
Первым подошёл мужчина в маске венецианского карнавала. Его пальцы, унизанные перстнями, скользнули по моему горлу, остановившись на цепочке кулона.
— «Прекрасная жертва», — прошептал он с акцентом, будто перекатывая камни в роскошном кабинете. — «Ты пахнешь страхом. Имбирь и… миндаль».
Он приложил к моим губам ломтик клубники, обмакнутый в коньяк. Сок стёк по подбородку. Прежде чем я успела слизать его, другой мужчина — молодой, с руками пианиста — провёл языком по моей шее.
— «Соль», — усмехнулся он, откусывая вторую ягоду у меня изо рта. — «Артём говорил, ты любишь играть с огнём».
Третий, седой и молчаливый, стоял позади. Его пальцы, грубые, как наждак, впились в мои плечи. На спину лизнуло тепло — он вылил струю масла, пахнущего сандалом и чем-то горьким. Лезвие ножа для бумаг скользнуло по коже, выводя иероглифы.
— «Это значит “безмолвие”», — объяснил он, когда я вздрогнула от боли. — «Но твоё тело кричит».
Артём наблюдал из угла, медленно размешивая ложечкой лёд в бокале. Его взгляд прожигал насквозь.
— «Хочешь, чтобы они остановились?» — спросил он, когда нож коснулся нижней части спины.
Я потянулась к его голосу, как к спасательному кругу, но седой мужчина дёрнул меня за волосы.
— «Отвечай», — прошипел он, вгоняя колено между моих бёдер.
— «Нет», — выдохнула я, чувствуя, как платье сползает с груди.
Артём кивнул человеку с хлыстом. Тот вышел из тени, плеть волочилась по полу, словно хвост рептилии. Первый удар пришёлся по икрам. Острая волна боли вскинула тело, но наручники впились в запястья.
— «Считай», — приказал он.
— «Один…»
Второй удар рассек воздух, оставив полосу огня на бёдрах. Я вскрикнула, но смех мужчин заглушил звук.
— «Громче!» — кто-то сжал мою грудь, большой палец вдавился в сосок.
Третий удар. Четвёртый. К пятому слёзы смешались с тушью, но внизу живота загорелся адский огонь.
— «Довольно», — наконец сказал Артём.
Он подошёл, взял моё лицо в ладони. Его пальцы пахли сигарами и властью.
— «Ты дрожишь», — прошептал он, стирая слезу. — «Но здесь», — рука скользнула между ног, — «мокрая. Как у шлюхи».
Седой мужчина засмеялся, расстёгивая ремень.
— «Покажи, на что способна хорошая девочка».
Меня перевернули лицом к спинке кресла. Кто-то влил в рот коньяк, другой прикусил ягодицу. Артём стоял впереди, заставляя смотреть в глаза, пока первый из них входил сзади.
— «Смотри, как ты разлагаешься», — он прижал мою голову к зеркалу на потолке.
И я смотрела. На сведённые душой и телом глаза. На губы, искусанные до крови. На то, как седой мужчина рвёт кружева, а человек с хлыстом бьёт в такт толчкам.
— «Ты родилась для этого», — сказал Артём, когда я закричала в очередной раз.
И я поверила.
Артём провёл меня к мраморному столу, где уже дымились бронзовые курильницы. Дым пах полынью и чем-то металлическим — кровью? Спермой? Мои ноги подкосились, но седой мужчина подхватил за талию, швырнув на холодную поверхность. Металлические зажимы впились в бока, приковав к столу.
— «Выбирай», — Артём выстроил передо мной ряд флаконов. Жидкости переливались ядовитыми оттенками: багровый, нефритовый, чёрный. — «Расслабление… или истина?»
Я ткнула в бутылку с шипастой грушей на этикетке. Он усмехнулся, наливая масло на пальцы. Запах ударил в нос — ментол, перец, что-то химическое.
— «Жаждешь уроков», — прошипел он, раздвигая мои ягодицы.
Первый палец вошёл медленно, с похабным чавканьем. Жжение расползлось по кишечнику, заставив выгнуться.
— «Тише», — седой мужчина прижал ладонь ко рту. — «Или хочешь, чтобы твой папочка услышал?»
Он знал. Знал про папины ночные звонки, про мои лживые «всё хорошо». Второй палец вкрутился внутрь, растягивая, разрывая. Слёзы брызнули из глаз, но между ног предательски пульсировало.
— «Смотри», — Артём повернул мою голову к зеркалу на потолке.
Моё отражение корчилось в позоре: подведённые глаза расплылись, помада размазана по щеке, как рана. Сзади, расстёгивая ширинку, стоял мужчина с хлыстом. Его член, толстый и жилистый, блестел от масла.
— «Нет…» — я дёрнулась, но зажимы впились глубже.
— «Ты же хотела», — Артём сжал мои соски, выкручивая. — «Прими дар».
Удар бёдрами — и он вошёл. Мир взорвался белым светом. Кишки горели, рвались, приспосабливались. Я завыла, но звук утонул в ладони седого.
— «Считай», — приказал Артём.
— «О-один…» — выдохнула я, чувствуя, как он двигается, вытаскивая почти полностью, чтобы вогнать обратно с хлюпом.
Второй мужчина, тот, что с руками пианиста, подошёл спереди. Его член упёрся в губы.
— «Открой», — он шлёпнул меня по щеке. — «Или засуну в другое отверстие».
Я послушалась. Он всадил себя до горла, ритмично дёргая за волосы. Третий, в маске, пристроился сбоку, поливая мою грудь ледяным шампанским.
— «Пей», — он прижал бутылку к губам. Пузырьки щекотали ноздри.
Я захлебнулась, кашляя, но Артём крикнул:
— «Не останавливайся!»
Тело стало ареной. Кишки растягивались под ударами, горло рвало от глубоких толчков, грудь горела от укусов. Где-то за спиной седой мужчина разминал анус кулаком, бормоча:
— «Рано или поздно все хорошие девочки ломаются».
Артём, наблюдая, расстёгивал ремень.
— «Ты думала, это конец?» — он плюнул на ладонь, смазывая член. — «Это только начало».
Он вошёл последним. Без предупреждения. Без смазки. Сухой, рвущий, бесчеловечный. Я завизжала, но звук разбился о смех мужчин.
— «Как она трепещет!» — кто-то шлёпнул по ягодицам, оставляя отпечаток.
— «Ещё!» — закричала я, сама не веря словам.
Они подчинились. Ритм ускорился, удары стали беспорядочными. Кишечник горел, живот вздулся от напора. Я кончила впервые, когда мужчина с хлыстом вжарил в горло до спазмов. Второй раз — когда Артём, рыча, влил в меня кипяток спермы.
Когда они отступили, я лежала в луже из жидкостей: кровь, пот, семя, шампанское. Зеркало показывало монстра с растрёпанными волосами и пустым взглядом.
— «Красиво», — прошептал Артём, целуя окровавленное колено. — «Теперь ты совершенна».
Седой мужчина бросил на меня полотенце. Оно пахло его одеколоном и презрением.
— «До среды», — сказал он, поправляя галстук.
Но я уже не слышала. В ушах звенело, внизу пульсировала боль, а в груди… В груди пела птица, которую наконец выпустили из клетки. Грязную, изуродованную, свободную.
Утром нашла в сумочке чек на круглую сумму и записку: «Каждую среду».
Теперь по средам я становлюсь жрицей их храма. Они называют меня «Ангелом распада», шрамы на бёдрах — моими крыльями.
Но когда Артём велит ползать за кольцом, как собачке, я целую его ботинок. Когда седой мужчина с хлыстом приказывает выть — вою. А когда последний, молчаливый, с глазами моего отца, льёт воск на грудь — плачу.
И смеюсь. Потому что мама звонит, хвастаясь соседкам: «Дочка в крупной компании!».